Коллективное фантастическое: приватизация воображения

Один из главных парадоксов кинофантастики состоит в последовательной демистификации любых технических чудес и одновременном усилении действия «коллективного фантастического» (назову так область коллективного бессознательного, производящего большую часть идей и образов фантастики). 

Что касается демистификации, то ситуация здесь сравнима с современным восприятием жанра волшебной сказки: все наивные чудеса (скатерти-самобранки, сапоги-скороходы, тарелочка-телевизор и т.п.) нивелированы научно-техническим прогрессом, лишены фантастического статуса и неспособны сегодня удивить даже маленького ребенка. Тот же самый прогресс обесценивает многие мечты литературной или кинофантастики, материализуя (или обещая воплотить в самом ближайшем будущем) некогда несбыточные и просто невероятные идеи. За последние полвека, начиная с первых полетов в космос, большинство фантастических прожектов сбылись или оказались отсроченными в не столь отдаленное будущее. Если верить новостным лентам популярных интернет-сайтов, то колонизация Марса, создание искусственного интеллекта, полная расшифровка человеческого генома и т.п. — дело ближайших лет или десятилетий.

Но при всех темпах научной революции, воплощение важнейших коллективных фантазий человечества остается в целом разочаровывающим. Когда Рэй Брэдбери в своих последних интервью сетует на потерянные человеком десятилетия и объясняет журналистам, почему не сбылись его «Марсианские хроники» (время действия в романе: 1999-2026 гг.), во всех ответах писателя сквозит глубокое разочарование в судьбе современной цивилизации. Почему строительство супермаркетов важнее строительства ракет и орбитальных станций? Почему рекорды в престижном потреблении предпочтительнее научных и образовательных достижений? Почему человек так и не улетел дальше земной орбиты, несмотря на имеющиеся уже сейчас технические возможности? Ссылки на отдельные факторы (как то: идиотизм и трусость политиков, конформизм учёных, эскапизм деятелей культуры, патологии потребительской психологии и т.п.) не объясняют все же эту удивительную остановку в интеллектуальном развитии человечества, обесценивания его планов и задач.

Чтобы понять насколько глубоко расщепление между обрисованными наукой и культурой (в том числе фантастической литературой и кинематографом) приоритетами развития человечества и нынешним положением вещей, достаточно пересмотреть «Космическую одиссею» («2001: A Space Odyssey») Кубрика. Фильм снятый в 1968 году, не просто повествует о чудесах НТР в пройденном давно 2001-м — люди осваивают окраины Солнечной системы и т.п. Но главное, что картина вписывает сам феномен человечества в космический контекст, судит его по вселенскому счету, ставит вечные вопросы о том, «кто мы, откуда и куда идем». Однако сегодня проблема такой серьезной кинофантастики состоит не в обычном расхождении прогнозов с реальностью или техническом несовершенстве изображения (кстати, здесь у Кубрика все в полном порядке), а в полной невостребованности ее послания, неуместности пафоса, избыточности философского и вообще интеллектуального содержания. Все это именно по современным меркам излишние и неуместные вещи. «Эка, куда загнул!» — скажет о «Космической одиссее» нынешний средний человек, пожурит режиссера за лишние кадры, сложные мысли, сложную музыку, отсутствие действия и т.п.
Если практически любой школьник в 70-е годы знал имена и фамилии действующих космонавтов, а нынешний школьник знает лишь пустышек из мира шоу-бизнеса, то как это характеризует современность? Известно, что в древней истории человечества были тупиковые цивилизационные ветви, «потерянные» эпохи.... Почему бы тогда вместе с Брэдбери, Кубриком или Иваном Ефремовым не сменить сам фокус восприятия социальной реальности, не переосмыслить вектор ее развития? Современность вполне может оказаться ложной реальностью — в духе фильма «Матрица», в логике критического анализа Ги Дебора или Жана Бодрийяра. У безальтернативной, но только в нашем кастрированном восприятии, современной действительности могут быть полностью фальшивые ценности, симулятивные цели, неразумные институции, бездарные поводыри. С дистанции в те же полвека — с позиций героев и ценностей советских и зарубежных писателей-фантастов — практически все сегодняшнее воплощение технического прогресса выглядит полным конфузом и даже кошмаром.

Да, литературные и кинофантазии о новых небесах и новом человеке не реализовались, но, быть может, это говорит не о заблуждениях фантастов, а о нашей слабости и трусости. При этом умалению и демистификации подверглось идейное и моральное содержание классической фантастики. Но, переворачивая вверх дном мнение о «наивности», «пафосности», «идеалистичности» героев, например, ефремовской «Туманности Андромеды» получаем слепок наших разочарований в современности. Как изъятый из времени рыцарских романов, помещенный прямо в мещанскую современность Дон Кихот, так же точно герой фантастики 60-х становится непонятен, смешон и жалок в мире тотального шоппинга и в рациональности расчета сезонных скидок.

Не случайно, что в синхронной нашему обществу фантастике потерянным оказался сам герой большинства сюжетов. Сегодня действие просто подменяется демонстрацией технологий и гаджетов (как в фантастических кинокомиксах, наподобие «Трансформеров», «Людей Икс» и т.п.) или героем становится повествовательная схема, робот. Типичный для середины прошлого века картезианский герой с его парадоксально мыслящей индивидуальностью (как пилот Пиркс у Станислава Лема), уникальный герой фантастической драмы совести (персонажи «Соляриса» и «Сталкера» Андрея Тарковского), герой-мечтатель, герой-первопроходец, герой-учёный, автор открытий и поступков — все они вытеснены шаблонным персонажем, героем-трансформером. Так же точно, как киношный Джеймс Бонд — механический персонаж, клишированно исполняемый разными актерами, из серии в серию представляющий зрителю новые марки машин и товаров, — осовремененный фантастический герой оказался лишь посредником в демонстрации и продаже потребительских новинок.
Важнейшей функцией фантастического образа как формы проявления коллективного бессознательного, является репрезентация тех или иных социальных желаний. Перемещая место и время действия в план чистого воображения, фантастика обладает большей свободой маневра (по сравнению с реалистическим нарративом) и потому делает возможным наслаждение от сомнительных с моральной, например, точки зрения зрелищ насилия, смерти, катастроф. Ситуация сравнима с компьютерными играми, где виртуальный персонаж (выражающий тем не менее истину желаний самого игрока) убивает, не нарушая уголовного кодекса. Фантастический фильм как «галлюциногенный конденсат» коллективного бессознательного (по выражению А.Менегетти [5, с 36]) с успехом проявляет все трансгрессивные желания человека, вплоть до пожелания скорой гибели всей уродливо сконструированной потребительской цивилизации.

Этим обстоятельством и объясняется актуальность большинства сюжетов современных фантастических ужасов и фильмов-катастроф. В них научные открытия оборачиваются кошмарами, технический прогресс — апокалипсисом, утопия мутирует в антиутопию... Специфическое мазохистское удовольствие от сюжетов о гибели всего человеческого — это симптом того, что фантастический образ попадает точно в цель. Двойственность психического переживания мазохиста (зависимость от источника травматического удовольствия и одновременно освобождение от действия властного садиста, ведь мазохист, как объясняет психоанализ, похищает удовольствие у садиста, лишает того радости насилия) проецируется на двойственность нашего отношения к современности. Наслаждаясь всеми потребительскими благами, мы все больше ощущаем травматическую привязанность к социальной матрице, и мечтаем о решительном освобождении в акте фантастической катастрофы.

Даже если темы фантастики середины прошлого века мы находим «наивными» и устаревшими, то в итоге, как в модной «боязни пафоса», мы сами одергиваем это желание перемен, пытаемся запретить себе думать о «белом слонике» — не мыслить то, что мыслить очень хочется. Если же темы современной кинофантастики кажутся нам особенно актуальными, то потому лишь, что в них улавливается эта мазохистская амбивалентность любви и ненависти в отношении к своей эпохе, ее вещам и ценностям. Лично я предпочитаю радикальную «несовременность» идей Ивана Ефремова или Рэя Брэдбери (апеллирующих к альтернативам и перспективам нашей жизни, социального устройства, человеческого мышления) этому конформистскому прагматизму в стиле «хочешь жить — умей вертеться», «не высовывайся», «не дразни гусей» и т.п.

Кастрирующая психология современной кинофантастики с ее двумя сценариями будущего (либо «революционный» цивилизационный апокалипсис, либо «эволюционное» вырождение кажущегося идеальным утопического общества в кошмарную утопию) очень хорошо видна в обывательской реакции на действительно фантастические допущения. Например, на предложение представить что будет, если сменится власть, обыватель обязательно скажет: «будет то же самое», «воровали и будут воровать»... А скороспелый детский ответ «Так не бывает!» — это типичная современная формула для решения любых интеллектуальных затруднений, предлагающих переоценку самих критериев суждения или изначальной расстановки данных.

Совершенно парадоксальна эта невозможность мыслить действительно фантастическими категориями, смелыми предположениями и нетривиальными способами для человека, живущего в эпоху невероятных технических чудес, ярких фантастических киноисторий, научных прорывов. «Коллективное фантастическое» не только демистифицирует волшебный статус научно-технических произведений, но и оказывает общеотупляющее действие на сферу воображения и мышления современного человека. Жижековская «интерпассивность» (когда телевизор действительно «смотрит сам себя», реагируя на шутки в передачах закадровым смехом или аплодисментами [3]) дополняется в этом случае клинической интерпассивностью рядового зрителя или читателя фантастики: ведь за него герои думают, действуют, открывают... Вместо него эти виртуальные персонажи осуществляют то самое будущее, которое по идее должна лишь размечать фантастика.
Фантастическое теперь закрепощает мышление, вырабатывает стойкую фобию в адрес любых перемен («футурошок», в терминологии А.Тоффлера [6]) и вообще имеет дело не с будущим, а с гипостазированным настоящим. Совершенно фантастический характер имеет эта давно произошедшая подмена будущего времени в кино и литературе настоящим или прошлым. Разумеется, герои там постоянно путешествуют в разные времена, события происходят спустя сотни лет после настоящего момента. Но действует ли там новый человек в новом мире? Узнаем ли мы что-нибудь по-настоящему новое, исключая вычурные названия новых гаджетов? Нет, сегодня фантастика — самый консервативный жанр, вернее, в нем наиболее заметно противоречие между свободой формы и реакционностью содержания.

Анализ феномена интерпассивности может здесь показать, как сама современность делегирует жанру фантастики все права на изменения и допущения, оставаясь в полной уверенности, что режиссеры при этом не заиграются, а писатели не замечтаются. Будет все то же самое, но только в космическом антураже, в модных костюмах от Готье и с лучшими спецэффектами, отвлекающими и отчуждающими смысл происходящего на экране. В духе бодрийяровского тезиса об отмене истории [1, с 62.], можно сказать, что сегодня происходит отмена будущего времени — как времени перемен, альтернатив, вариаций... В духе известной шутки Джерома можно заметить, что это и были комические куплеты — то есть, это и было будущее, оно уже незаметно наступило, оно в самой удобной форме присвоено современным обществом, приватизировано, капитализировано. 
В известном фильме «Вспомнить всё» («Total Recall» 1990, 2012) фирма торгует воспоминаниями об отпуске, которого никогда не было. И действительно — зачем вообще проживать событие, если выгодно его имитировать? Такой фантастический сюжет давно уже воплощен на практике — нынче события симулируются от начала и до конца, для того и существуют профессии политтехнологов, пиарщиков и проч. Будущее всей современной цивилизации тоже эксплицировано в кинематографическую симуляцию. В картине обывательского сознания человечество давно и привычно совершает межпланетные перелеты. Все тот же сегодняшний школьник на вопрос: «на каких планетах побывал человек?» уверенно назовет и Марс, и Венеру, и всё, что он видел в кино. В старом голливудском триллере «Козерог-1» («Capricorn One», 1977) симуляция полета на Марс оказывается рентабельнее действительного события и мистифицирует население всего мира. Этот сюжет, вместе с торговлей впечатлениями в «Total Recall» можно считать обнажением приема современной кинополитической индустрии. Фальсификация и продажа любых зрелищ — от свадеб и разводов до войн и революций — это прибыльная сфера коммерческой деятельности и вдобавок эффективный политический инструмент. Миллионы людей, воспитанных на «Звездных войнах» или «Звёздном пути», и усвоивших некие фантастические категории (например, концепт «гиперпространства», сходным образом обыгрывающийся во многих фильмах) теряют способность отличать факты от вымысла. В их воображении будущее космических побед человечества уже произошло. Значит, нет никакого смысла над ним работать, мечтать о профессии космонавта или хотя бы знать имена нынешних героев космоса.

Так что это и были космические куплеты. Будущего времени в наших коллективных фантазиях нет именно потому, что оно уже прошло. Идеологическая инвестиция в будущее (то есть санкционированный и оплаченный властью ракурс цивилизационной перспективы) превращает любой оригинальный фантастический сюжет в избитый скучный мотивчик о том, как вредно что-то принципиально менять. Учёных такой нарратив превращает в обезумевших франкенштейнов, космонавтов — в алчных охотников за астрономической прибылью, революционеров — в глупых террористов... Представьте себе среднестатистического голливудского «астронавта» (методом статистического усреднения множества героев и персонажей второго плана) — этого «космического профи», направляющегося спасать Землю, но при этом обязательно осведомляющегося о цене вопроса, жующего, перепирающегося с начальством, оживляющегося только при упоминании двойных премиальных. Такова вся космическая шайка спасателей планеты в «Армаггедоне», таковы звёздные вояки в «Чужих», типовые космические дальнобойщики и авантюристы.
Но что противопоставить оккупировавшим нашу фантазию хищным вещам XXI века? Вспоминается, кстати, одна из серий «Южного парка», где ракетный удар планируется еще и по воображению (стране «Воображляндии») — дескать, будем и там мочить террористов. Что ж, действительно приходится вести политические действия уже в топосе мечты и фантазии, ведь самостоятельное мышление начинается именно тогда, когда мы не уступаем дискурсу власти и логике капитала хотя бы в собственном желании. Девиз Мишеля Фуко «Не влюбляйтесь во власть!»[2, с 9.]нужно сегодня дополнить советом — не мечтать вместе с властью, не пленяться ее надеждами.


СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляции. М.: Издательский дом «ПОСТУМ», 2015. — 240 с.
2. Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория, 2007, — 672 с.
3. Жижек С. Интерпассивность. Желание: влечение. Мультикультура-лизм. СПб.: Алетейя, 2005. — 156 с.
4. Кожев А. Введение в чтение Гегеля. СПб.: Наука, 2003. — 792 с.
5. Менегетти А. Кино, театр, бессознательное. Том 1. М.: ННБФ «Онтопсихология», 2001. — 384 с.
6. Тоффлер Э. Шок будущего. М.: АСТ, 2002. — 557 с.