«Создаваемые нами когнитивные артефакты — это модели, т.е. репрезентации для нас самих того, что мы делаем, чего хотим, на что надеемся. Поэтому модель — это не просто и не только отражение или копия некоторого состояния дел, но и предполагаемая форма деятельности, репрезентация будущей практики и освоенных форм деятельности».

«Тем не менее я не считаю, что все репрезентации — это репрезентации лингвистические или что "внутренняя репрезентация" — это некая "внутренняя речь". Моя точка зрения достаточно далека от такого понимания и она более сложна [...]. Я лишь предполагаю, что репрезентация имеет место в нелингвистических артефактах в той степени, в какой они являются символами или частями систем символов, в которых артефакты представляют значения, намерения, отношения и т.д., и репрезентируют для нас формы практики, связанной с их производством и использованием».

«Репрезентацией может быть все, что таковой считается; репрезентирование — это то, что делаем мы; ничто не может являться репрезентацией, если только мы не делаем или не считаем его репрезентацией; причем одно будет именно такой репрезентацией, какой мы его делаем или считаем».

«Если подойти к этому несколько иначе, то в парадигмальном плане репрезентации — это интенциональные объекты. Они становятся тем, чем они есть, сохраняются таковыми и могут быть исчерпывающе описаны только в свете наших собственных интенций. Далее, поскольку функция репрезентации заключается в замещении чего-то находящегося за ней, а не в простом обозначении этого, т.е. в представлении некоторой вещи таким образом, чтобы мы смогли понять ее, репрезентация по сути своей имеет как референцию (соотнесение), так и значение».

«Наши рассуждения об интенциональных объектах явным образом подразумевают онтологию мыслительных сущностей, которые имеются "в сознании" и "для сознания" и которые следует каким-то образом отличать от пространственно-временных физических объектов как таковых. [...] Однако я утверждаю, что подобные "мыслительные" объекты, или "внутренние репрезентации", являются производными и их генезис лежит в нашей первичной репрезентативной деятельности, в которой в качестве репрезентаций мы берем объекты внешнего мира, т.е. то, что мы также называем физическими объектами. Более того, я рассматриваю наше производство репрезентаций прежде всего как реальную практику создания конкретных объектов в мире в качестве репрезентаций (или как практику использования в качестве репрезентаций созданных объектов)».

«... наше перцептивное и когнитивное понимание мира в значительной степени формируется и изменяется под воздействием создаваемых нами самими репрезентационных артефактов. В сущности, мы являемся, таким образом, продуктами нашей собственной деятельности: посредством творимых нами репрезентаций мы трансформируем наши собственные формы восприятия и познания, способы видения и понимания. [...] Восприятие и познание человека обладает историей, лежащей за пределами видовой эволюции, причем эта история, которую творим мы сами в ходе нашей социально-культурной практики».

«Рассуждения о моделях и репрезентации в целом обычно ведутся в таком эпистемологическом ключе, в котором познающий субъект противостоит заменителю объекта познания — модели, выступающей в качестве репрезентации "внешнего мира". Согласно такому пониманию, модель моделирует мир, или если не мир, то общество или абстрактные отношения между математическими или логическими сущностями; наконец, в качестве объекта человеческого познания модель может репрезентировать человека. В противоположность этому в концепции модели, предлагаемой на страницах этой книги, она одновременно является также репрезентацией познающего субъекта: каждая модель фиксирует определенное отношение к миру или к моделируемому ею объекту и вовлекает в это отношение своего творца или пользователя. Поэтому из модели мы всегда можем реконструировать субъекта моделирования — это такой индивид, который находится с миром и другими людьми в том отношении, которое выражено в данной модели. В этом смысле все формы репрезентации могут стать также формами самопознания. Каждая научно-теоретическая модель в той же степени является "самоконцепцией" ее творцов, в какой она является концепцией моделируемого ею мира».

«Начинать надо с однозначного утверждения тривиальной истины: модели существуют, или, говоря более характерным для философов языком, существуют такие вещи, которые являются моделями. Кроме того, имеется еще одна тривиальная истина, которая может шокировать некоторых: все что угодно может быть моделью всего чего угодно! На самом деле это не более чем утверждение того факта, что любые две вещи во вселенной имеют некоторое общее для них свойство и что существует некоторое отношение, связывающее их между собой».

«... хотя по условию все может рассматриваться как модель другого, именно принятие чего-либо в качестве модели актуализирует потенцию, превращая потенциальную модель в реальную. При этом каждый случай принятия чего-либо в качестве модели включает в себя ограничение относительно релевантных свойств. В той степени, в которой релевантность связана с теми целями, которые мы преследуем, принимая один объект в качестве модели другого, мы не можем считать, что каждый объект обладает релевантными свойствами, которые позволяют рассматривать его как модель чего-то другого».

«... границами моделирования являются не некоторые внутренние границы различных сущностей, которые мы можем знать заранее, а границы наших представлений о том, какие свойства этих сущностей и для каких целей являются релевантными».

«... набор релевантных свойств у модели должен быть "беднее", чем у ее объекта или референта».

«Специфической чертой плодотворных научных моделей является возможность открытия с их помощью тех свойств моделируемых объектов, о которых нам пока не известно: исследуя свойства модели, мы делаем заключения о свойствах объекта, которые проверяем затем экспериментально».

«Все вышеизложенное — это аргументы в пользу репрезентационалистского подхода к моделям, причем "репрезентация" понимается здесь в самом широком смысле как любое отражение структур на структуры или свойств на свойства. Принципиальной чертой репрезентации является референция, и хотя могут сказать, что не всякая референция выражает "репрезентацию", я берусь, быть может ошибочно, утверждать обратное: всякая референция имеет "репрезентационные" свойства».

«... я рассматриваю модели как "картины" именно в таком достаточно сложном их понимании: как картины, соотносящиеся с чем-то. Эта референция всегда есть соотнесение с чем-то реальным, лежащим вне изображения и репрезентации. Следовательно, исключается какое бы то ни было самоотнесение, ничто не может быть моделью самого себя. Таким образом, "картина" может "походить" на объект или "выглядеть" как объект в самых разных смыслах, начиная с простейшего случая последовательного отображения контуров карты и кончая случаем "представителя" нации, который может отображать, "репрезентировать" ее — своими взглядами, предпочтениями, поведением и т.д., если же такое отображение отсутствует, он не может считаться подлинным ее "представителем"».

«Этот тезис заключается в том, что модельные отношения имеют смысл не только для весьма сложных репрезентаций, называемых нами научными теориями или теоретическими моделями науки, но и для любого дескриптивного высказывания. Любое предложение, которое можно рассматривать как дескриптивное, является моделью того, о чем говорится в этом предложении: оно является репрезентацией своего референта, то есть репрезентацией определенного состояния дел. Если это приемлемо, я хочу пойти дальше и утверждать, что все языковые высказывания — это дескриптивные предложения в той степени, в какой они вообще являются лингвистическими сущностями, то есть используются для общения в рамках того или иного сообщества говорящих. [...] Предложение "Стул стоит на столе", очевидно, можно рассматривать с различных точек зрения в разных теориях языка, но несомненно, что это — "картина", и с этим трудно спорить. [...] Но возьмем восклицание "Ай!" или любое повелительное, эмотивное, экспрессивное высказывание — весь этот немыслимый "зоосад" якобы недескриптивных утверждений. В нашем случае "Ай!" представляется наиболее удачным примером. Я утверждаю, что это высказывание истинно или ложно и что оно имеет референт, то есть что оно с очевидностью соотносится с некоторым состоянием дел, а именно, с тем, что мне больно. То же можно сказать и о повелительных предложениях: "открой дверь" с очевидностью соотносится с состоянием дел, а именно с моим желанием, чтобы вы открыли дверь. Реализм требует только одного, чтобы подобные желания, намерения, чувства и т.д. рассматривались как состояния дел, и представляется тривиально истинных, что они действительно являются определенными состояниями дел».

«Таким образом, все лингвистические высказывания являются моделями, репрезентациями фактов или предполагаемых фактуально истинными дескрипциями (и наоборот, все модели являются в той или иной форме лингвистическими высказываниями, используемыми для сообщения фактуально истинных дескрипций). Отсюда, далее, следует, что различие между индивидуальными, ad hoc высказываниями и устоявшимися, сложившимся высказываниями-комплексами типа научных теорий — это различие не в их первичной функции (поскольку все высказывания в равной степени являются репрезентациями), а в масштабах и способах осуществления этой функции».