или зарегистрируйтесь.
Если вы забыли пароль, то введите ваш e-mail, и мы отправим инструкцию по восстановлению на почту
Обыкновенный фасцизм
Известно, что психологическую природу фашизма Мишель Фуко (в предисловии к «Анти-Эдипу» Делёза и Гваттари) определял как патологическую влюбленность во власть, в инструменты (само)эксплуатации [1, с. 8-10]. Именно влюбленная зачарованность масс, а не полицейское или бюрократическое принуждение делает власть сильнее. Мы помним знаменитые эксперименты социальной психологии, тестирующие степень подчинения авторитету и власти, начиная со знаменитого опыта Стэнли Милгрэма. Результаты Йельского эксперимента (того, где «учитель» пытал «ученика» электротоком), этот шокирующий «отказ человека от человечности» Милгрэм объясняет как неизбежное следствие интегрированности субъекта во властные отношения: «этот отказ был неминуемым после того, как люди подчиняли свою индивидуальность институциональным структурам» [2, с. 246].
Гипнотическое доверие общества по отношению к представителям власти, зачарованность её знаками (начиная с инфантильного обожествления погонов, удостоверений, полицейских жетонов и т.п.) ведёт свою историю от первобытнообщинного строя, но именно в наше время достигает максимума. Субъект общества спектакля — визуальный наркоман, потребляющий все более яркие и интенсивные зрелища, давно потерявших смысловую целесообразность. Ассоциативно-монтажное мышление потребителя зрелищ не способно оперировать сложными логическими и повествовательными конструкциями. Но важно заметить, что тотальный сдвиг сознания от нарратива к визуальности, переход от понятийного мышления к клиповому связаны еще и с молекулярной перестройкой структур власти. Система «надзирать и наказывать» превратилась в систему «соблазнять и показывать».
Сегодня нас уже не удивляют регулярные сеансы политического стриптиза — коррупционные скандалы, очередные электоральные мошенничества и прочие «разоблачения» власти. На деле этот, в бодрийяровской терминологии, «эффект скандала» лишь усиливает позиции власти, ибо «разоблачение скандала — это всегда дань уважения закону» [4, с. 24]. Ситуация на этой сцене такова, что истинной проблемой власти сегодня является не наличие, но отсутствие подобных «разоблачений»: «раньше пытались скрывать скандал — сегодня же пытаются скрывать, что никакого скандала нет» [3, с. 24].
Другой перманентный политический спектакль обыгрывает сюжет принципиальной необходимости власти и обожествляет её «эффективное» функционирование. Здесь достаточно вспомнить забавные постановочные сцены управления в прямом эфире: совещания кабинета министров или встречи на местах с обязательной процедурой «прямых указаний» и «волевых решений» и т.п.
Однако самый важный аргумент в пользу принципиальной несменяемости и безальтернативности господствующей идеологии разыгрывается в сфере «производительной силы» власти — то есть её гиперпотенции в области товарно-денежного производства. Эта в определении Жана Бодрийяра взаимосвязанность «систем производства богатства, смыслов и удовольствий» [4, с. 22] есть главное условие воспроизводства власти. Самореклама идеологии — это не банальная уличная реклама правящей партии или сувенирные майки с портретом вождя. Скорее, нужно говорить о тотальной коллективной зачарованности тем нескромным обаянием власти, что транслируется нам посредством конвейерного парада торговых марок, брендов, «стильных» и «престижных» промышленных продуктов, гипнотических рекламных образов и т.п.
Кажется, что настало время обновить теорию товарного фетишизма (с учетом родственных феноменов брендового фетишизма, товарного эксгибиционизма, потребительского мистицизма и т.п.) до целой концепции политического господства нового типа — «фасцизма», от латинского «fascinus» (зачарованность). Речь должна идти о целой системе управления социальными отношениями посредством коллективной влюбленности в товарное производство и потребление.
В «Капитале» Маркс прибегает к оптическим метафорам (зеркало, устройство глаза) и объясняет феномен товарного фетишизма как стандартное для идеологии «переворачивание» реального положения вещей в пользу иллюзорной и внушенной картины мира — так трансформируется «общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую ферму отношения между вещами» [5, с. 82]. Проще говоря, в глазах потребителя товаров социальные отношения подменяются отношениями между вещами — как это прекрасно видно сегодня на бесконечных примерах объективации промышленных продуктов или торговых марок (каковы, например, анекдотичные войны брендов — Coca-Cola против Pepsi, Audi против BMW и т.п.).
У Жана Бодрийяра в работе «К критике политической экономии знака» марксов концепт товарного фетишизма и уточняется, и тоже переворачивается. Если по Марксу абстракция символической стоимости вещей сводится фактически к психологическому феномену, то Бодрийяр показывает, что сегодня абстракция вписана в сам процесс производства и потребления: «„Фетишизм предмета“ никогда не может поддерживать обмен в самом его принципе, наоборот, это социальный принцип обмена поддерживает фетишизированную стоимость предмета» [6, с. 121]. Вместо маскировочной эквивалентности товарного фетишизма общественным отношениям, Бодрийяр предпочитает говорить о глубинной логике «абстрактного общественного труда», образующей абстрактную систему потребностей [6, с. 140]. Сугубо метафизическим бинарным оппозициям базиса и надстройки, эксплуатации и отчуждения, экономики и политики Бодрийяр противопоставляет представление о целостной природе господствующей идеологии: идеология не располагается ни на той стороне, ни на другой. Она является той единственной формой, которая проходит через все поля социального производства. Она является включением любого производства (материального или знакового) в один и тот же процесс абстрагирования, редукции, процесс всеобщей эквивалентности и эксплуатации" [6, с. 158-159].
Социальная инженерия нашего времени давно не сводится к манипуляции истинными или ложными потребностями, к насильственному включению субъекта в господствующую иллюзию. Неверным является идеалистическое разделение на внешний отчуждающий мир (где властвует идеологический большой Другой) и, страдающий от принуждения и манипуляций, внутренний мир человека. Внимательный (само)анализ этого интимного пространства субъекта покажет, что идеология производится не снаружи и не внутри, а синхронно генезису этой самой «субъективности» или «индивидуальности». Как бы сказал Мишель Фуко, сегодня индивид — это главный продукт системы власти, это молекула властных отношений во всех её ключевых характеристиках и функциях.
Понятно, например, что пресловутая «самореализация» (эвфемизм, который симптоматично вытеснил «конкурирующие» понятия «творческая самоотдача», «общественное служение», «жизненная цель» и т.п.) — это означающее искреннего стремления субъекта ко всем господствующим стандартам социальной «успешности». Разумеется, весь набор стратегий самореализации (карьерный рост, материально-символические блага, даже компенсация нерастраченной творческой энергии в безобидное «хобби») давно кодифицирован господствующей идеологией. Взаимная влюбленность потребителей и производителей идеологии выражается, например, в безумной популярности всевозрастных коучингов на тему: как быстро разбогатеть, удачно выйти замуж, «раскрутиться» или «продвинуться». Шаблоны «успешной» социализации, как всегда бывает с победившей оппонентов парадигмой, еще раньше закрепились в виде школьных и вузовских курсов по разного рода экономическим дисциплинам. Экономика, как самая политизированная из наук (по причине того, что отождествляет идеологические максимы с якобы объективными и безальтернативными «законами» общественного устройства) определяет характер господствующего сегодня экономического мышления, внутри которого решение любой жизненной проблемы — это только просчет параметров эффективности и рациональный обмен между не людьми, но контрагентами.
Вот, в тему рассуждения, типичный современный анекдот, гуляющий в виде мема в социальных сетях или непосредственно на популярных сайтах.
«На уроке один ученик правильно отвечал на все вопросы учителя, чем спровоцировал одноклассницу на презрительный комментарий: "Ботаник!"
Учитель сделал ей замечание, что не мешало бы уважительнее относиться к, возможно, будущему работодателю. На что парень добавил: «Маловероятно. Я не планирую становиться сутенёром».
В этом анекдоте, концентрация господствующей идеологии достигает рекордной для небольшого текста степени. Все, задействованные в этой формально конфликтной истории, системы аргументации имеют совершенно одинаковое устройство. На, порожденную социально-экономическим отчуждением реплику «одноклассницы», «учитель» предлагает аргумент, еще больше закрепляющий это социальное неравенство и представляющий знание в качестве товара на рынке социальной «успешности». «Одноклассник» доводит эту логику до полного триумфа, маргинализируя обидчицу маркером будущей проститутки и «побеждает» в конфликте как образцовый социал-дарвинист, перещеголявший оппонентов в плане цинизма и взаимного презрения.
Такие красноречивые мемы точно характеризую наше общество, как систему отчуждения нового «фасцистского» типа.
В интимном пространстве субъекта, напротив, отчуждение и презрение к другому задают саму систему координат (как в приведенном выше анекдоте, где каждый персонаж ищет способ чувствительнее уязвить другого). Эта, как у Ханны Арендт, повседневная «банальность зла», атомарное отчуждение и являются фундаментом обыкновенного фасцизма, общества, где человек человеку — контрагент.
Источники
Гипнотическое доверие общества по отношению к представителям власти, зачарованность её знаками (начиная с инфантильного обожествления погонов, удостоверений, полицейских жетонов и т.п.) ведёт свою историю от первобытнообщинного строя, но именно в наше время достигает максимума. Субъект общества спектакля — визуальный наркоман, потребляющий все более яркие и интенсивные зрелища, давно потерявших смысловую целесообразность. Ассоциативно-монтажное мышление потребителя зрелищ не способно оперировать сложными логическими и повествовательными конструкциями. Но важно заметить, что тотальный сдвиг сознания от нарратива к визуальности, переход от понятийного мышления к клиповому связаны еще и с молекулярной перестройкой структур власти. Система «надзирать и наказывать» превратилась в систему «соблазнять и показывать».
Сегодня нас уже не удивляют регулярные сеансы политического стриптиза — коррупционные скандалы, очередные электоральные мошенничества и прочие «разоблачения» власти. На деле этот, в бодрийяровской терминологии, «эффект скандала» лишь усиливает позиции власти, ибо «разоблачение скандала — это всегда дань уважения закону» [4, с. 24]. Ситуация на этой сцене такова, что истинной проблемой власти сегодня является не наличие, но отсутствие подобных «разоблачений»: «раньше пытались скрывать скандал — сегодня же пытаются скрывать, что никакого скандала нет» [3, с. 24].
Другой перманентный политический спектакль обыгрывает сюжет принципиальной необходимости власти и обожествляет её «эффективное» функционирование. Здесь достаточно вспомнить забавные постановочные сцены управления в прямом эфире: совещания кабинета министров или встречи на местах с обязательной процедурой «прямых указаний» и «волевых решений» и т.п.
Однако самый важный аргумент в пользу принципиальной несменяемости и безальтернативности господствующей идеологии разыгрывается в сфере «производительной силы» власти — то есть её гиперпотенции в области товарно-денежного производства. Эта в определении Жана Бодрийяра взаимосвязанность «систем производства богатства, смыслов и удовольствий» [4, с. 22] есть главное условие воспроизводства власти. Самореклама идеологии — это не банальная уличная реклама правящей партии или сувенирные майки с портретом вождя. Скорее, нужно говорить о тотальной коллективной зачарованности тем нескромным обаянием власти, что транслируется нам посредством конвейерного парада торговых марок, брендов, «стильных» и «престижных» промышленных продуктов, гипнотических рекламных образов и т.п.
Кажется, что настало время обновить теорию товарного фетишизма (с учетом родственных феноменов брендового фетишизма, товарного эксгибиционизма, потребительского мистицизма и т.п.) до целой концепции политического господства нового типа — «фасцизма», от латинского «fascinus» (зачарованность). Речь должна идти о целой системе управления социальными отношениями посредством коллективной влюбленности в товарное производство и потребление.
В «Капитале» Маркс прибегает к оптическим метафорам (зеркало, устройство глаза) и объясняет феномен товарного фетишизма как стандартное для идеологии «переворачивание» реального положения вещей в пользу иллюзорной и внушенной картины мира — так трансформируется «общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую ферму отношения между вещами» [5, с. 82]. Проще говоря, в глазах потребителя товаров социальные отношения подменяются отношениями между вещами — как это прекрасно видно сегодня на бесконечных примерах объективации промышленных продуктов или торговых марок (каковы, например, анекдотичные войны брендов — Coca-Cola против Pepsi, Audi против BMW и т.п.).
У Жана Бодрийяра в работе «К критике политической экономии знака» марксов концепт товарного фетишизма и уточняется, и тоже переворачивается. Если по Марксу абстракция символической стоимости вещей сводится фактически к психологическому феномену, то Бодрийяр показывает, что сегодня абстракция вписана в сам процесс производства и потребления: «„Фетишизм предмета“ никогда не может поддерживать обмен в самом его принципе, наоборот, это социальный принцип обмена поддерживает фетишизированную стоимость предмета» [6, с. 121]. Вместо маскировочной эквивалентности товарного фетишизма общественным отношениям, Бодрийяр предпочитает говорить о глубинной логике «абстрактного общественного труда», образующей абстрактную систему потребностей [6, с. 140]. Сугубо метафизическим бинарным оппозициям базиса и надстройки, эксплуатации и отчуждения, экономики и политики Бодрийяр противопоставляет представление о целостной природе господствующей идеологии: идеология не располагается ни на той стороне, ни на другой. Она является той единственной формой, которая проходит через все поля социального производства. Она является включением любого производства (материального или знакового) в один и тот же процесс абстрагирования, редукции, процесс всеобщей эквивалентности и эксплуатации" [6, с. 158-159].
Социальная инженерия нашего времени давно не сводится к манипуляции истинными или ложными потребностями, к насильственному включению субъекта в господствующую иллюзию. Неверным является идеалистическое разделение на внешний отчуждающий мир (где властвует идеологический большой Другой) и, страдающий от принуждения и манипуляций, внутренний мир человека. Внимательный (само)анализ этого интимного пространства субъекта покажет, что идеология производится не снаружи и не внутри, а синхронно генезису этой самой «субъективности» или «индивидуальности». Как бы сказал Мишель Фуко, сегодня индивид — это главный продукт системы власти, это молекула властных отношений во всех её ключевых характеристиках и функциях.
Понятно, например, что пресловутая «самореализация» (эвфемизм, который симптоматично вытеснил «конкурирующие» понятия «творческая самоотдача», «общественное служение», «жизненная цель» и т.п.) — это означающее искреннего стремления субъекта ко всем господствующим стандартам социальной «успешности». Разумеется, весь набор стратегий самореализации (карьерный рост, материально-символические блага, даже компенсация нерастраченной творческой энергии в безобидное «хобби») давно кодифицирован господствующей идеологией. Взаимная влюбленность потребителей и производителей идеологии выражается, например, в безумной популярности всевозрастных коучингов на тему: как быстро разбогатеть, удачно выйти замуж, «раскрутиться» или «продвинуться». Шаблоны «успешной» социализации, как всегда бывает с победившей оппонентов парадигмой, еще раньше закрепились в виде школьных и вузовских курсов по разного рода экономическим дисциплинам. Экономика, как самая политизированная из наук (по причине того, что отождествляет идеологические максимы с якобы объективными и безальтернативными «законами» общественного устройства) определяет характер господствующего сегодня экономического мышления, внутри которого решение любой жизненной проблемы — это только просчет параметров эффективности и рациональный обмен между не людьми, но контрагентами.
Вот, в тему рассуждения, типичный современный анекдот, гуляющий в виде мема в социальных сетях или непосредственно на популярных сайтах.
«На уроке один ученик правильно отвечал на все вопросы учителя, чем спровоцировал одноклассницу на презрительный комментарий: "Ботаник!"
Учитель сделал ей замечание, что не мешало бы уважительнее относиться к, возможно, будущему работодателю. На что парень добавил: «Маловероятно. Я не планирую становиться сутенёром».
В этом анекдоте, концентрация господствующей идеологии достигает рекордной для небольшого текста степени. Все, задействованные в этой формально конфликтной истории, системы аргументации имеют совершенно одинаковое устройство. На, порожденную социально-экономическим отчуждением реплику «одноклассницы», «учитель» предлагает аргумент, еще больше закрепляющий это социальное неравенство и представляющий знание в качестве товара на рынке социальной «успешности». «Одноклассник» доводит эту логику до полного триумфа, маргинализируя обидчицу маркером будущей проститутки и «побеждает» в конфликте как образцовый социал-дарвинист, перещеголявший оппонентов в плане цинизма и взаимного презрения.
Такие красноречивые мемы точно характеризую наше общество, как систему отчуждения нового «фасцистского» типа.
Теперь парадоксальным образом любовь к другому транслируют именно внешние институты и инструменты управления: начиная с политики толерантности и политкорректности, заканчивая встроенной функцией «антимат» на сетевых форумах и разными компьютерными редакторами правильной уважительной речи.
Источники
- Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения / Ж. Делёз, Ф Гваттари — Екатеринбург: У-Фактория, 2007, — 672 с.
- Подчинение авторитету: Научный взгляд на власть и мораль. / С. Милгрэм — М.: Альпина нон-фикшн, 2016. — 282 с.
- Симулякры и симуляции / Ж. Бодрийяр — М.: Постум, 2015. — 240 с.
- Пароли. От фрагмента к фрагменту / Ж. Бодрийяр — Екатеринбург, У-Фактория, 2006. — 200 с.
- Капитал. Критика политической экономии. Том первый / К. Маркс, Ф. Энгельс Собр. соч., изд.2, т. 23. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1954.
- К критике политической экономии знака / Ж. Бодрийяр — М.: Библион — Русская книга, 2003. — 272 с.
Материал поддержали:
Елена Спасская
