Экстаз идеологии

В книге «Фатальные стратегии» Жан Бодрийяр использует понятие экстаза для описания перезревших состояний современной культуры: политики, моды, рекламы и т.п. Логика умножения симуляций в большом дигитальном взрыве приводит к триумфу экстатического в любой сфере социального устройства:

«Страсть удвоения, эскалации, увеличения мощности – это экстаз – некое качество, которое перестало соотноситься со своей противоположностью (истинное и ложное, прекрасное и безобразное, реальное и воображаемое) становится суперлативным, несравненно положительным, потому что он как бы поглощает всю энергию своей противоположности. Представьте себе прекрасное, как бы поглотившее всю энергию безобразного: вы получите моду… Представьте подлинное, как бы поглотившее всю энергию поддельного: вы получите симуляцию…» [1, с. 9-10].

Представьте себе теперь экстатическую идеологию, покончившую с различением на официальное и приватное, на дискурс власти и кухонную лексику. Повсюду, как слова-паразиты «короче», «типа», «такая», встречаются одни лишь паразиты-мысли о пределах коллективных фантазий: такой, типа, короче, успех… Фукуямовский «конец истории» оборачивается представлением о безальтернативности будущего. Как говорится, все там будем: в правильной рыночной утопии или в кошмарной тоталитарной антиутопии. Третьего не дано. Все белые пятна картины мира в идеологической раскрашке ликвидированы – общественные политические споры деградировали или коллапсировали. Как удивительно точно и откровенно заявил еще в 2003-м году председатель Государственной думы РФ Грызлов, «Дума – это не та площадка, где надо проводить политические баталии, отстаивать какие-то политические лозунги и идеологии».

Странно, но экстаз идеологии – это то самое состояние, когда всё застыло и заморожено. Трансгрессия переходит в фазу регрессии, идеология имеет внешним пределом только самое себя. Поэтому ошибка с идентификацией социальной пассивности как вида аполитичности должна быть исправлена на всех проблемных участках. Как, например, на избирательных участках, где сезонное бегство населения из мест «прямого волеизъявления» лишь укрепляет позиции региональной или федеральной власти. При этом мотивация такой добровольной уступки правящему классу всех его привилегий – выборы ничего не изменят – это настоящий девиз власти, выжимка из политических методичек. Крупномасштабная афера с фальсификацией сентябрьских муниципальных выборов в Москве и Санкт-Петербурге – результат мнимой аполитичности низов, негласного консенсуса господствующих и эксплуатируемых классов. Поглощение реальной политики виртуальной (особенно прекрасно то, что выдвиженцы партии власти, начиная с губернаторов, шли на выборы под маркой «независимых» кандидатов), обман и самообман всех участников избирательного процесса – это экстатический пир идеологии, ее историческая кульминация.

С точки зрения нормальной истории, противоречия верхов и низов достигают сегодня предельных значений. Фантастический чиновничий потлач и кумовство, реставрация феодальных порядков в центре и на местах, громкие коррупционные скандалы, резонансные оговорки по-Макиавелли (как в заявлении алтайской специалистки по молодежной политике о том, что «государство не просило ваших родителей вас рожать») – все это свидетельство структурного антагонизма в отношениях власти и населения. Однако эти же вызывающие формы всесилия бюрократии, бросившей жалкие попытки имитации служения народу и перешедшей к стилю вечного, несменяемого, богом данного управления – суть экстатические прорывы идеологии к ее новому дивному миру. Миру, где мы всегда будем воевать с Океанией, но для таких идеологических оксюморонов, как «замирение», «зачистка» и т.п. – это не проблема.

Но чем еще, кроме взаимного презрения, склеены сегодня верхи и низы, псевдоэлекторат и квазидепутаты? Триумфальный экстаз правящей идеологии выражается не в том, что политическая доктрина подчиняет или устраняет альтернативные точки зрения. Сегодня драматургия борьбы «хорошего» с «плохим» сменяется конкуренцией того, что очевидно плохо и другого, что даже хуже. В сформировавшемся в общественном сознании с 90-х годов представлении о «реальной» политике всё одинаково беспросветно: танцуют, то есть воруют, наживаются, а затем беспринципно пиарятся все. Часто создается ощущение, что номенклатура и ее отпрыски намеренно занимаются политическим стриптизом, охотно подбрасывая материалы для разоблачений. Настоящая проблема сегодня состоит в скандалозависимости власти, в том, что иногда новая серия разоблачений и прочего «хайпа» слегка задерживается. Как говорит Бодрийяр, «раньше пытались скрывать скандал – сегодня же пытаются скрывать, что никакого скандала нет» [2, с. 24].

В ситуации, когда политические войны перемещаются в фейсбук или твиттер, а обе стороны баррикады одинаково несимпатичны, нам остается, как говорят в таких случаях, запасаться попкорном и занимать места в зрительном зале. Экстаз идеологии выражается в том, что кухонные споры уже перестали быть частными – они тоже контролируются администрациями социальных сетей или даже администрацией президента. В обществе спектакля 2.0 границ между подмостками и просмотровым залом нет. Перманентный и стандартный спектакль «пауки в банке» идет прямо у нас дома. Некогда интимные пространства поглощены идеологической экспансией и превращены в «экстимные», по выражению Славоя Жижека, территории. Теперь идеология не стучится в наши двери по-старинке, она всегда у себя и вас дома. Штатные наемные агитаторы, разносчики листовок или судебные приставы – это уходящая идеологическая натура. Сетевые мемы, демотиваторы, флэш-мобы, лайки, репосты – вот эффективные технологии нашего времени, где любой пользователь соцсетей становится как объектом, так и активным разносчиком идеологических частиц.

Но электоральные забеги политических тараканов или схватки идеологических пауков не смогли бы удовлетворить все запросы избалованной дигитальным контентом аудитории. Это зрелище не способно обеспечить и требуемый уровень вовлечения в тотальный политэкономический спектакль – театр мировых стандартов качества.

Устарела сама логика противостояния, борьбы, антагонизма. С одной стороны, ее заменили эвфемизмы соперничества, конкуренции, провокации, троллинга и пранкерства. С другой стороны, господствующая идеология все меньше воспринимается как сила, направленная против другой силы. Сравните два образца старой и новой идеологии: например, вербовочные плакаты с грозным Дядей Сэмом (вступай в вооруженные силы, заплати налоги и т.п.) с постерами тех же армейских вербовщиков, где стерты неприятные знаки тягот военной службы, но зато яркими маковыми красками цветет армейская «романтика». Заходящее солнце, экзотические ландшафты, готовые на всё туземки, ну и сам герой – с прокачанным на тренажерах торсом, объект соблазнительный и соблазняющий. Типовой постер или ролик рекрутов скорее напоминает предложение тур-оператора, чем военкомата – грех от него отказываться.

Знаменитая формула Евгения Шварца «единственный способ избавиться от драконов – это иметь своего собственного» безнадежно устарела. Поколению хипстеров такой выбор не понятен. Принцип нового общественного спектакля – не выбор между своим и чужим злом, а недиалектическое снятие противоречий. В мире, где не только турагентство, но военкомат устраняют различия между территориями и когнитивными системами (приводя к общему знаменателю войну и мир, запад и восток, любовь и ненависть), всякий выбор – симуляция.

Дядя Сэм или Мать-Родина строго смотрели прямо нам в глаза и требовали, не отходя от афишной тумбы, выбирать правильную сторону. Персонифицируемая глянцевыми образами, Большая Сестра новой идеологии ничего от нас не требует. Ее отсутствующее выражение лица и взгляд сквозь зрителя обозначают совсем иное: парень, я точно без тебя проживу… ну а ты?

Нарциссическая идеология-в-себе строится на магии соблазна. По-настоящему нас привлекает свободный, игнорирующий наше желание объект, который нужно захватывать и покорять. Из анализа Сартра в «Бытии и ничто» известно, что стратегия соблазна – это модернизированная стратегия Господина, требующего от раба уже не просто страха и уважения, но и любовной самоотдачи: «Соблазн имеет целью вызвать у другого сознание своей ничтожности перед соблазняющим объектом» [3, с. 387].

Традиционный институт господства основывался на отчуждении знаний, умений и результатов труда раба. В психоэкономике соблазна у эксплуатируемых классов отчуждаются фантазии, мечты, представления о границах взгляда и дискурса власти. Никакой вредной свободы воображения! Все джентльмены предпочитают блондинок 90х60х90. Любовный дресс-код в системе гендерных отношений («модель», «фитоняшка», «жена футболиста» и т.п.) действует в обе стороны. Тех, кого выбирают, и тех, кто выбирает, сближают четкое понимание стандартов привлекательности и знание стратегий первичного соблазна.

К идеологии магического капитализма приходят не методом проб, ошибок, сомнений, научных экспертиз. В нее влюбляются с первого взгляда, как в дорогой автомобиль или стильный гаджет. Поскольку красотке с рекламного постера очевидно не до нас, мы выбиваемся из сил, чтобы показать необходимый энтузиазм, увлеченность, лояльность и платежеспособность. Головокружение от успехов достигшей апогея цивилизации выражается в нарциссической зачарованности материальным изобилием, круговоротом денег и знаков, магией брендов.

Предмет общей зачарованности новой идеологией – капиталистическая гиперпотенция товарного производства. Взаимосвязанность систем производства богатства, смыслов и удовольствий является фундаментальным условием воспроизводства социального порядка. Эффективная самореклама правящей идеологии – это не предвыборные уличные растяжки или сувенирные майки с портретом вождя. Это ежедневный конвейерный парад торговых марок, брендов, стильных промышленных продуктов, рекламных образов и т. п. Коллективная влюбленность в круговорот марочных продуктов, «вещи, на которые можно смотреть бесконечно» – основа новых социальных отношений.

В старые недобрые времена войны и катастрофы негативно сказывались на товарообороте. Сегодня эскалация международной напряженности и военные действия почти не мешают экономическим коммуникациям номинальных врагов. Война войной, а продажи по расписанию. Это тоже симптом экстаза господствующей на всех фронтах идеологии. И все это следует понимать как предсмертное состояние настоящей политической парадигмы. Исключение исторического измерения, как реинкарнация духа эпохи «застоя», не отменяет исторической динамики. Именно в тот момент, когда экстаз идеологии достигает всех мыслимых пределов, ее будущее становится фатальным. Утрата чувства реальности, то, что Бодрийяр называет «гиперреальностью», неконтролируемая пролиферация, переходящая в раковые метастазы – это нормальная агональная фаза идеологии. Сегодня, когда безупречным эстетическим объектом в морге или в кино является труп, некрополитика тоже может выглядеть привлекательно. Но огненная надпись «мене, мене, текел, упарсин» уже проступила на суперплоских и суперчерных экранах глобального идеологического театра.

  Литература:

 1. Бодрийяр Ж. Фатальные стратегии. М.: РИПОЛ классик, 2017.
 2. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляции. М.: «ПОСТУМ», 2015.
 3. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии. М.: Республика, 2000.